Еще когда Курту исполнилось четырнадцать, и он сказал отцу, что мечтает стать журналистом, Берт Хаммел, нахмурившись, поведал сыну обо всех трудностях этой профессии: он рассказал, что журналистов частенько избивают, а иногда и вовсе убивают; рассказал, что в этой профессии не обойтись без наглости и умения пристать к человеку с расспросами, за что потом можно и угодить в суд; но Курт, столько лет искавший профессию своего будущего, не желал отступать. Юноша счел все эти наставления отца лишь родительской заботой, беспокойством о своем ребенке, поэтому всегда кивал ему. Но, наверное, спустя четыре года, когда он поступил на факультет журналистики, ему стоило обратить внимание на слова друзей, которые практически в точности дублировали слова о том, что профессия журналиста хоть и необычайно интересна, но в то же время опасна. Вот только Курту совершенно не было дела до мнения друзей на этот счет. Он нашел свое признание, нашел свое место в жизни.
А спустя еще четыре года, когда он закончил университет и переехал в небольшой городок на северо-востоке Соединенных Штатов, он нашел свою любовь. Курт с детства мечтал о первой и красивой любви, мечтал о романтических свиданиях, поцелуях под дождем, но в какой-то миг, когда он понял, что ему уже двадцать два года, а в его жизни из близких ему друзей только парочка школьных друзей да отец, какое-то тоскливое отчаянье захлестнуло его, погружая с головой в депрессию. Но, наверное, ему следовало благодарить жизнь за эту страницу уныния, ведь именно в этот период своей жизни он и встретил Его.
Блейн Андерсон был начинающим терапевтом, к которому и записался Курт, когда, наконец, понял, что самостоятельно ему не побороть свою депрессию. Именно этот молодой терапевт помог Курту снова начать жить, Хаммел даже устроился на работу в местную газету. В общем, уже через пару недель Курту больше не нужна была помощь терапевта, а еще через месяц они с Блейном начали официально встречаться…
Андерсон ему каждый день говорил, что профессия журналиста не самая безопасная, рассказывал действительно жуткие истории о судьбе некоторых писателей, видимо, надеясь таким образом напугать Курта и убедить выбрать что-то более безопасное, однако Хаммел лишь смеялся: что такого опасного может поджидать его в небольшом городке штата Массачусетс?
И теперь, спустя два года, запертый в психиатрической лечебнице для душевнобольных преступников "Брайерклифф", Курт прокручивал в голове каждый разговор с женихом, вспоминал каждое наставление, каждую историю. И хотелось бы обвинить кого-нибудь. Хотелось. Но во всем виноват был лишь он сам…
Началось все с того, что Курта еще за полгода до их помолвки заинтересовала загадочная лечебница «Брайерклифф», и юноша начал строить гениальные планы о том, как влезть в эту лечебницу, сделать несколько фотографий и написать потрясающую статью. С чего бы это, спросите Вы. Просто Хаммелу казалось, что эта больница использует не совсем традиционные методы лечения, и, видимо, многим журналистам присущ этот азарт, это желание вывести всех на чистую воду, желание докопаться до правды. Курт так увлекся своей идеей, что совершенно забыл о безопасности. Однажды он, возомнив себя отважным шпионом, влез через открытое окно на втором этаже больницы. Тогда Курт посчитал удачей, что он смог забраться на дерево (и даже ни разу не упал), а на окне не оказалось решеток. Вот только он не подумал о том, что персонал лечебницы может не спать в это время, а в комнате, в которую он забрался, могут находится люди. В общем, персонал больницы счел, что они могут вылечить его от гомосексуализма…
Будь у меня ручка и листок бумаги, я бы начал вести дневник, хотя, мне кажется, я даже не смогу поднять руку. Сколько времени прошло? День? Два? Неделя? Я понятия не имею, сколько я здесь нахожусь, и мне начинает казаться, что я и правда схожу с ума. Боже, я ведь даже говорю сам с собой….
Собственно, а что ему еще делать, лежа на больничной койке, и не имея возможности даже пошевелиться? Ему казалось, что все его тело, каждую косточку словно бы пытались сломать, отсюда и эта ужасная, дикая боль. Но он рад, что может чувствовать хоть это. Если тебе больно, значит ты еще жив.
Наверное, мне стоит радоваться? Я был прав. Эти люди – чудовища. Они решили, что смогут вылечить меня от гомосексуализма. Смешно. Это не лечится, это не право выбора, а даже если и так, это то, кто я есть, неужели они решили, что я смогу измениться?
И они лечили его. Самыми жестокими методами… Например, пускали через его тело ток. Он отключался, потом снова приходил в себя, кричал от дикой боли и молился всем известным ему Богам, чтобы они забрали его душу к себе.
Они – монстры. Эти люди сказали мне, что Блейн, мой Блейн дал им разрешение на мое лечение. Но знаете, я не верю. Он никогда бы так не поступил со мной. Я верю, что он меня ждет, верю, что ищет, и верю, что найдет.
Вся эта физическая боль, которую ему причиняли здесь, помогала отвлечься от боли душевной. Например, помогала забыть, что сердце разрывается от тоски по любимому человеку, или же давала надежду, что однажды эта боль станет настолько невыносимой, что его тело не выдержит.

В какой-то миг он словно бы очнулся ото сна. Мне здесь не место. Я не болен! И неизвестно откуда появились новые силы, чтобы сражаться, бороться за свою свободу:
-Эй! Выпустите меня! Черт возьми, я здоров! Я не должен здесь находиться! Слышите меня? Я здоров! – вот только что толку кричать, когда каждый второй пациент этой больницы говорит точно так же? Когда каждый считает, что он здоров и ему не место в психушке? Чтож, видимо, придется придумать что-то более оригинальное.

Интересно, кто определяет, сумасшедший человек или нет? Кто решил, что нас нужно запереть в этой больнице и лечить? С чего они вообще взяли, что нас надо лечить? Мне одному кажется, что лечение здесь необходимо управляющему персоналу, а не пациентам?.. Ох, скоро я точно начну требовать бумагу и карандаш. Хотя, не думаю, что за все мои мысли меня погладят по голове.
Обычно, как только Курт начинал кричать о том, что он здоров, и ему здесь не место, к нему сразу влетали охранники и либо советовали заткнуться, либо сразу же, без каких-либо предисловий, тащили на очередное «лечение». Только им невдомек, что пока Курт может говорить, пока у него есть силы, он будет сражаться за свое будущее, за свою свободу. И неважно, что пока все это «сражаться» заключается в криках и планах засадить всех за решетку, как только выберется из этой больницы.
А Кит? Тот паренек, которого обвиняют в том, что он – Кровавый Лик. Он… Он не похож на маньяка-убийцу и уж тем более не смахивает на сумасшедшего. Я видел его, видел его взгляд, то, как он держался. Он не был похож на сумасшедшего. С другой стороны, я не психиатр, и уж явно не мне решать, кто псих, а кто нет… Но эти методы, это отношение! Да за это их самих надо запереть в этой психушке! И «лечить» теми же способами!
Да, определенно, если бы он изложил на бумаге хоть одну свою мысль, эту бумагу непременно бы прочли, и уж тогда Курта бы точно заперли до конца его дней в этой больнице, и, вероятно, однажды он бы действительно сошел с ума.
-Нет, серьезно, кто вам сказал, что меня надо лечить? Здесь вообще есть квалифицированные врачи?! - Уж после этих слов его должны были услышать, и кто-нибудь да заглянул бы в комнату, посоветовав ему заткнуться, однако, никто не спешил навещать «больного».
Только Курт собрался придумать что-то более оригинальное, чем просто «Отпустите, я здоров», как раздался звук поворачивающегося в замочной скважине ключа, и через пару секунд в комнату зашел высокий мужчина в строгом костюме и очках. Курт не видел его раньше, но слышал от персонала больницы о прекрасном специалисте в области психиатрии, приехавшем поставить диагноз Киту Уокеру. И почему-то Курту казалось, что этот доктор – единственный, кто сможет ему помочь. В конце концов, он - незаинтересованное третье лицо, квалифицированный психиатр, и по какой-то неизвестной даже ему самому причине, Курт знал, что если он докажет доктору Тредсону (Курт слышал пару раз это имя от охранников и надеялся, что этот мужчина и есть доктор Тредсон, иначе вышла бы и правда немного неловкая ситуация), что он нормальный, что он не сумасшедший и уж его точно не нужно лечить от гомосексуализма, то ему помогут вырваться из этого ада.
-Доктор Тредсон? Хм, я бы пожал Вам руку, вот только… – Курт наигранно вздохнул, бросил печальный взгляд на ремешки, приковывавшие его к постели, и дернул руками, пытаясь освободить запястья.
-Я принес тебе кое-что – произнес доктор Тредсон, подходя к кровати, присаживаясь на самый краешек и потягивая руку Курту, на которой лежала небольшая фотография.
И сразу же пропало всякое желание показать свой характер, выпустить коготки и доказать, что никому никогда не сломить его. Лишь одна маленькая фотография, на которой был изображен молодой человек, волосы которого были уложены гелем, от чего он выглядел лет на пять моложе, а улыбка и взгляд согревали душу.
-Блейн… – с его губ сорвался тихий шепот, а в глазах собрались непрошенные слезы. Курт думал, что уже ничто не сможет заставить его плакать, что все слезы он выплакал несколько дней назад, но простая маленькая фотография любимого человека, которую он раньше всегда носил при себе, пробудила все его чувства, заставив снова почувствовать себя живым.
-Где Вы ее нашли? Можете оставить ее мне? – Курт понятия не имел, где будет ее прятать, как он будет ее прятать, учитывая, что он прикован к кровати, но желание иметь рядом хоть какую-то частичку прошлого, оказалось сильнее здравого смысла. А что будет, если эту фотографию найдут? О последствиях даже задуматься страшно.
Курт не мог сказать, сколько дней он провел в лечебнице, но он помнил, что первые дни он буквально распадался на кусочки, не понимая, где он находится и что происходит, все, чего он хотел – вернуться домой и провести неделю в объятьях любимого. И теперь, когда он смог научиться контролировать это чувство, оно снова захлестнуло его с головой, словно обезумевшая морская волна. Он был готов в любую секунду расплакаться, словно маленькая девочка, потерявшая в магазине свою маму. Курт всегда был слишком чувствительным, и потому вся эта боль, что он перенес, лишь чудом не сломала его, лишь чудом он не превратился в абсолютно безразличный к своей судьбе овощ.
Это так странно. Совершенно незнакомый мне человек позаботился обо мне: нашел эту фотографию, принес ее мне. Зачем? Всем в этой больнице плевать на меня, они даже помыться мне не разрешают! А может, это та ненормальная монахиня прислала его? Может так они хотят меня сломать? Ну уж нет, этому не бывать!
-Почему Вы пришли? Зачем? – тихо поинтересовался Курт, поднимая мокрые от слез глаза на доктора. Если сначала он собирался сделать все, чтобы этот человек ему доверился, чтобы помог ему, то теперь в голосе Курта отчетливо была слышна настороженность, напряжение, а сам юноша пытался подготовить себя к очередному обману. – Вас… Вас прислала сестра-настоятельница?

Временами эмоции берут верх над разумом, полностью захватывая контроль над поступками, мыслями, движениями… Ураган эмоций, вызванный одной лишь фотографией, словно бы отрезал Курта от всего внешнего мира, концентрируя внимание юноши лишь на маленькой фотографии и призраках прошлого, что довольно быстро закружились в него в каком-то печальном хороводе. Курт не замечал, что доктор Тредсон наблюдал за ним, как ученый наблюдает за подопытной мышкой, парень не желал замечать, что желания действительно помочь в мужчине ровно столько же, как и в Курте желания оставаться в этой больнице. Хотя, признаться, Оливер Тредсон умело подбирал слова, не говоря ничего лишнего, но и не лишая свою речь заинтересованности и чего-то, что заставляло безоговорочно довериться и рассказать все: каждый секрет, каждую тайну, ответить на каждый вопрос…
-А Вы… Вы будете еще приходить? Если да, то можете приносить ее? Пожалуйста… – А он прав! Хаммел, где твои мозги? Если сестра-настоятельница узнает про фотографию, тебе несдобровать. А ведь только каждая клеточка тела перестала ныть от очередного «лечения». Включай мозги, Хаммел! Ты должен доказать ему, что ты нормальный, взрослый человек, которому тут не место, а не влюбленная девочка-истеричка! – И что изменится? О чем Вы? Что здесь вообще происходит? – Все же страх неопределенности, непонимание происходящего и совершенное отсутствие хотя бы некоторых ответов на интересующие его вопросы крайне взволновало Курта. Юноша начал нервничать, сжимать руки в кулаки, видимо, пытаясь таким образом хоть как-то успокоиться; а на последней фразе голос его начал повышаться, и последнее словно было произнесено на самых высоких нотах.
Но вот если до этого момента Курт мог настороженно относиться к присутствию доктора Тредсона, пытаясь понять, зачем же мужчина посетил его, чем его заинтересовал какой-то юноша, страдающий от «неизлечимого гомосексуализма», то, когда, отложив фотографию, Оливер принялся расстегивать ремешки, крепко сковывающие тело юноши, о всяком недоверии можно было и забыть.
-Спасибо, - как только последний ремешок, удерживающий голову Курта, был отстегнут, юноша, утерев слезы, схватил фотографию, прижал ее к груди и прикрыл глаза, вспоминая улыбку, смех и полный любви взгляд юноши, изображенного на снимке.
-С чего ты взял? Нет, она понятия не имеет, что я здесь. А если узнает - нам обоим несдобровать.
-Не знает? Нет-нет, я ничего не скажу ей – это не в моих интересах, – Но если эта монахиня не знает, что он здесь, то… То зачем он тогда здесь? Неужели на Небесах были услышаны мои молитвы, и они послали кого-то, кто поможет мне?.. Нет, нельзя раньше времени загадывать… Лишь бы не сглазить. Мысли беспорядочным потоком метались в голове Курта, юноша то вспоминал, как, будучи доселе атеистом, в считанные дни обрел веру и вспомнил не одну молитву; то радовался, что кто-то все же решил помочь ему, то задавался вопросом, а зачем же на самом деле пришел доктор Тредсон.
И довольно быстро Курт получил ответы на все свои вопросы:
-Я пришел, чтобы помочь тебе. Чтобы попытаться вытащить тебя отсюда. Ты же не болен? – Мягкий тон, заставляющий не задумываясь довериться, сочувствие и понимание во взгляде – это все, что понадобилось, чтобы Курт Хаммел полностью и безоговорочно доверился этому человеку.
Мои молитвы и правда были услышаны… Боже… Господи, спасибо! Счастливая улыбка мигом озарила лицо юноши, а во взгляде с новой силой загорелась начавшая угасать искорка надежды.
--Спасибо. Правда, спасибо! Это много значит для меня. И нет, я не болен. Гомосексуализм – это не болезнь, понимаете? Это даже не право выбора. Это просто часть меня, я родился таким, понимаете? – Курт искренне надеялся, что после его слов мужчина не скажет, что нет, он все же болен и ему стоит полечиться в этой больнице еще немного. Но ведь если доктор Тредсон пришел помочь ему, то, наверное, он знал, на что шел? Господи, лишь бы он не передумал…
- Я знаю, для тебя это сейчас непросто, но расскажи мне о нем. О Блейне. Пожалуйста. Как вы познакомились? Когда? И... Вместе с его фотографией я нашел в твоих вещах обручальное кольцо... – Осторожно, словно бы боясь потревожить и без того хрупкие чувства Курта, поинтересовался мужчина. И если где-то и была мысль, что не следует спрашивать у человека, готового вот-вот впасть в истерику, то, что может окончательно разрушить и без того неустойчивый разум юноши, то эта мысль была мигом отвергнута, ведь доктору Тредсону незачем пользоваться доверием Курта, незачем давить на больные точки, скорее наоборот – мужчина пытается ему помочь.
-Мы познакомились два года назад. Я тогда только-только закончил факультет журналистики и переехал в этот город. Я тогда был подавлен и расстроен… Знаете, я с детства мечтал, что однажды встречу того самого -  свою родственную душу, вторую половинку, думал, что уж к окончанию университета буду состоять в отношениях, надеялся, что буду точно знать свои планы на будущее… Но нет, мне было двадцать два, а никакими отношениями даже и не пахло. Когда я понял, что все эти нерадостные мысли не приведут ни к чему хорошему, я решил обратиться к терапевту… – Было тяжело вспоминать их знакомство, было тяжело рассказывать об этом другому, совершенно постороннему человеку, вот только Курт знал, что этот мужчина, смотрящий на него с пониманием, готовый его поддержать и оказать любую помощь, заслуживает знать ответы на свои вопросы, заслуживает доверия. – Мне сказали, что Блейн Андерсон – неплохой начинающий терапевт, который не устанавливает заоблачные цены на свои услуги, и тогда это было для меня как раз именно тем, что и нужно. А через две недели я уже забыл о своей депрессии, нашел работу и понял, что влюбился. Спустя полтора года он сделал мне предложение. Знаете, это было именно то, о чем я мечтал: свечи, цветы, приятная музыка, играющая на фоне… – По мере того, как Курт рассказывал, на его лице сменялись тысячи эмоций: нежность, счастье, надежда на скорую встречу… А когда юноша начал рассказывать про то, как полгода назад Блейн опустился на одно колено и попросил Курта выйти за него, на лице юноши расцвела счастливая улыбка. Он даже на какое-то время забыл, что находится в психушке, что сейчас он разговаривает с человеком, способным вытащить его отсюда, он просто погрузился в воспоминания, предвкушая, как вскоре вернется к любимому, как кинется в его объятья…
-Знаете, вероятнее всего, нас бы не расписали. Но у нас были бы кольца - символы принадлежности друг другу. И этого достаточно, что нам до какого-то штампа в паспорте? Но в любом случае, я хочу все изменить. Теперь я знаю. Как только я выйду отсюда, я расскажу обо всем, что со мной здесь сделали. Я поведаю миру свою историю и докажу, что мы – такие же люди, как и они, что у нас такие же права, и я добьюсь равенства брака! – непонятно, зачем Курт вообще толкнул эту воодушевляющую речь, и интересно ли вообще доктору Тредсону знать о его планах на будущее, но у юноши, так подбодренного мыслью, что скоро он будет на свободе, словно бы открылось второе дыхание.
-Доктор Тредсон, скажите… У Вас же есть какой-то план? В конце концов, за моей комнатой… палатой всегда наблюдают, как вы меня выведете? Не убивать же охрану, в самом деле. – Улыбка мигом сползла с лица радостного Курта, уступив место серьезности. Не стоит радоваться раньше времени. А вдруг вообще ничего не получится..? Подтянув ноги к груди, обняв колени руками и устроив на них подбородок, принялся в задумчивости раскачиваться из стороны в сторону, как вдруг его посетила мысль. – А как Вы вообще сюда вошли? Там за дверью должны дежурить парочка санитаров… – На миг Курт замер, прокручивая в голове возможные варианты попадания доктора Тредсона в палату. – Господи, Вы же не убили их? Нет ведь?

-Вас пытают, я знаю. Никто, ни один человек на земле не заслуживает такого отношения. Сестра думает, что старается во славу Господа Бога, но не представляет, насколько отдаляется от него, причиняя боль и страдания людям.
Вопрос о фотографии был мягко проигнорировал, и поначалу Курт хотел добиться ответа на свой вопрос, ведь эта фотография, как ключик к воспоминаниям о прошлом, была важна для него, и он просто не мог упустить возможность хоть иногда видеть лицо любимого человека. Но, когда доктор Тредсон мягко сообщил, что он знает о пытках, которым, оказывается, подвергается не только Курт, ярким светом, словно луч солнце в кромешной тьме, забрезжила надежда. Есть в этой больнице человек, понимающий, что обращение с пациентами здесь ужасное, отвратительное, требующее вмешательства. Может, зря Курт вбил себе в голову мысль, что никогда не увидит больше Блейна? Кто знает, вдруг доктор Тредсон сможет ему помочь, и уже через несколько недель, может, месяцев Курт будет восстанавливать свои растрепанные нервы в объятьях любимого.
Доктор Тредсон казался Курту человеком, готовым помочь и выслушать. И почему-то Хаммел подумал, что мужчина поймет, что быть геем – не значит быть тяжело больным. Ведь он, по сути, такой же человек, как и все, просто любящий мужчину, поэтому Хаммел был уверен, что доктор Тредсон его поймет. Юноша ожидал услышать что-то вроде «Да, я понимаю тебя», но вместо этого другие три слова слегка выбили его из колеи:
- Нет, не понимаю.
И на миг Курт даже растерялся. Что ему делать: молча кивнуть и сосредоточиться на попытке выбраться из больницы или же попытаться убедить доктора Тредсона в том, что Курт Хаммел не болен, просто он такой, какой он есть. Если он меня не понимает, то зачем он тогда решил помочь мне? Почему именно мне? В этой больнице есть и другие люди, заслуживающие помощи. И этих людей, в отличие от меня, он сможет понять… Но с другой стороны, он не осуждает меня, не кричит, как сестра Джуд, что я опасен для общества и меня срочно нужно сделать «нормальным». Он не понимает, но не спешит сообщить мне, что такие как я – отбросы общества… И еще долго Курт мог строить догадки, пытаться самому разобраться в происходящем, если бы не дальнейшая фраза доктора Тредсона, заставившая юношу спокойно выдохнуть:
- Но, в отличие от них, я попытаюсь это сделать.
Он попытается меня понять. Господи, это, наверное, сон. С трудом верю, что просто так в один миг появился человек, пусть и не понимающий меня, но желающий понять и помочь. Неужто все мои молитвы были услышаны? Забавно, ведь я не верю в Бога…
-Спасибо. Другие на Вашем месте просто бы посмеялись надо мной, но Вы… Вы пытаетесь меня понять, хотите помочь. Вы не представляете, как я благодарен. Спасибо. – сдерживая слезы, немного запинаясь в своей короткой речи, поблагодарил юноша доктора Тредсона.
Не плачь. Не смей плакать. Ты взрослый мужчина, а не девочка-подросток с бушующими гормонами. Нельзя было показывать, что Курт слишком ранимый и чувствительный, иначе доктор Тредсон не дай Бог решит, что нечего ему возиться с парнем, способным расплакаться буквально с обычной фразы, особенно теперь, когда его нервы находились на пределе. Нет, Курт просто обязан быть сильным. Ради Блейна.
Хорошо. Хорошо, что ты рассказал это мне. Спасибо... И, мне действительно жаль, что так вышло. Этот Блейн, похоже, действительно неплохой парень.
Больше всего Курт боялся, что доктор Тредсон, внимательно выслушав речь Курта (чем вызвал восхищение – похоже, ему и правда было интересно, и он спросил не просто для галочки), начнет задавать вопросы. Нет, не желая ранить Курта словами и воспоминаниями, а просто, чтобы узнать побольше, удовлетворить свое любопытство или составить более полную картину о жизни «больного». Но нет, доктор Тредсон, видимо, понимая, что Курту и так тяжело дается рассказ, поблагодарил его, не став выпытывать ничего больше.
-Да, конечно. Я собираюсь поговорить с сестрой-настоятельницей. Просто нужно было сначала убедиться, что ты не откажешься от моей помощи. Это будет непросто, но, думаю, я смогу добиться твоего... частичного освобождения. Сможешь сам ходить ко мне. Доказать, что ты не болен не удастся в ближайшие лет 20, так что придется делать вид, что ты проходишь лечение.
Курт и правда думал, что у них нет никакого плана, и сейчас им придется в спешке что-то придумывать, где-то врать (хотя, лгать придется в любом случае), хитрить, а в итоге, как он думал, он просто сбежит. Но похоже доктор Тредсон, перед тем, как идти к нему, пусть и не детально, но продумал план по освобождению Курта из этого ада.
-Я был бы просто идиотом, если бы отказался от помощи, – наверное, впервые с момента своего заключения в больницу, счастливо рассмеялся Курт. – И я даже не представляю, как смогу Вас отблагодарить.
На вопрос о том, как доктор Тредсон попал в палату, и предположение о убийстве санитаров мужчина лишь еле заметно улыбнулся:
-Не говори глупостей. Сегодня просто особый день, и там никого нет. Но это не значит, что я нахожусь здесь незаконно. Отныне ты мой пациент, Курт.
-Особый день? Что за особый день? – с плохо скрываемым любопытством поинтересовался юноша, все так же улыбаясь. Ему верилось, что все будет хорошо, он знал, что доктор Тредсон его не обидит, да и сам факт, что рядом есть человек, желающий ему помочь, не мог заставить грустить. Но улыбке все же пришлось немного угаснуть. – Я же могу говорить вам, что меня тревожит? Просто... Я боюсь, что сестра Джуд не позволит Вам лечить меня. Она уже ведь дала Вам свое согласие? А вдруг она передумает? Она держит меня здесь, привязанным к кровати, уверенная, что если выпустит меня, то я «заражу» всех в этой больнице болезнью под названием гомосексуализм. И мне просто страшно даже представить, что в один момент она просто возьмет и передумает.
Курту и самому казалось, что резкая смена эмоций не показывает его как человека умеющего держать свои чувства под контролем, но несколько дней он ни с кем не говорил, не мог никому довериться, и теперь ему просто хотелось выговориться, высказать худшие из своих страхов, чтобы просто кто-то сказал ему «брось, парень, все будет хорошо».
-Хм, а если тут никого нет, то никто не знает, что Вы здесь? А когда вернутся… Я не думаю, что они обрадуются, увидев Вас здесь…

Все, что Курт видел в глазах доктора Тредсона – сострадание и искреннее желание помочь. Он не замечал, что мужчина смотрит на него скорее, как на интересный случай в области психологии, и движет им не возможность помочь пареньку, а опять же, желание приобрести профессиональный опыт в общении с «неизлечимым» гомосексуалистом. Хаммел, ты вроде бы не собирался доверять в этой больнице кому-либо? Доктор Тредсон поманил тебя обещаниями помочь выйти из этой больницы, и ты сразу ему поверил? – пищал где-то на задворках сознания здравый смысл, который Курт решил просто заткнуть и не обращать на него внимания. Разве может сделать ему что-то плохое человек, который так искренне желает ему помочь?

-Поверь, тебе повезло, что ты это пропускаешь. Не думаю, что мечта всей твоей жизни – постоять вместе с толпой психов под струями ледяной воды.
--Ледяной? – тупо переспросил Курт. Раньше он принимал душ практически каждый день, но с тех пор, как он попал в больницу, он ни разу не мылся. – Я так давно не принимал душ, что не отказался бы даже от ледяной воды, но здесь вообще в курсе, что можно принимать ванны с теплой водой? Или тут ко всем пациентам относятся также «хорошо», как и ко мне? - Ясно, что ко всем. Собственно, это было риторическим вопросом, а сарказм, отчетливо слышимый в голосе Курта, ясно давал понять, что отвечать вовсе необязательно.
-Я понимаю, что доверия у тебя эта женщина не вызвала, но она и не дьявол. Сестра искренне верит во все то, что делает, стремится сделать мир лучше, исполнить волю Божию. – Курт лишь хмыкнул на эти слова и пробурчал что-то вроде «Если она верит, что исполняет волю Бога, это не значит, что она делает это правильно» - А я в свою очередь уверен, что смогу донести до нее истину. По крайней мере настолько, насколько это понадобится для твоего освобождения.
-Тогда я спокоен, надеюсь, хотя бы Вас она послушает.
-Да, именно так, не обрадуются.- Курт даже немного расстроился, ведь это значило, что ему опять придется провести неизвестно сколько времени одному, и те противные и ужасные мысли снова будут его терзать.Но не думал же ты, что доктор Тредсон будет вечно с тобой сидеть, как  маленьким ребенком? Верно, не думал, но это не значит, что его факт ухода мужчины не расстроил.- Мне нужна фотография. И придется снова привязать тебя к кровати.
Курт уставился на протянутую руку доктора Тредсона. Он не может оставить фотографию себе, ее быстро найдут, но все равно не хотелось расставаться с единственной вещью, которая будет напоминать ему, что он не один, что его любят и что его ждут. Вздохнув, юноша бросил последний взгляд на фотографию и протянул снимок мужчине.
-Привязать? А это обязательно? – Захныкал юноша, прекрасно понимая, что да, обязательно. Как отреагируют санитары и сестра Джуд, узнав, что пациент «волшебным» образом освободился от ремешков, привязывающих его к кровати? Но сама мысль, что он снова будет лежать, неспособный пошевелиться и банально перевернуться на другой бок, угнетала.
- До завтра. Набирайся сил, Курт, нам предстоит много работы.
-Будто бы мне есть чем еще заняться. – немного раздраженно фыркнул юноша, приготовившись к нескольким часам скуки, проклинания почти всех сотрудников больницы и гадания, действительно ли Блейн подписал те бумаги, или же его попросту обманули.

С годами ценности меняются. С течением времени люди понимают, что раньше расставляли приоритеты неверно. Кто-то в детстве грезит о светлой, чистой любви, потом, годам к восемнадцати стремится получить хорошее образование, а после думает лишь о том, как заработать побольше денег. Любовь, образование, деньги - странная цепочка, не правда ли? Но потом, когда этим людям исполняется лет сорок, все, что они желают - большая и счастливая семья. Курт не подходил под эту схему - он никогда не переставал грезить о любви, всегда знал, кем хочет быть, а также знал, что добьется желаемого, ну а деньги никогда не были для него важны. Сейчас у него было все, чего он хотел: работа мечты, любимый человек. Семья стала для Курта единственной дорогой ему вещью, его маленькой бухтой любви и спокойствия. И теперь он вырван из своего маленького рая. Заперт в психиатрической клинике и все, что у него остается - мечты, что однажды он проснется в собственной постели в объятьях любимого. Но шли дни, надежда постепенно угасала, и с каждым днем уверенность в том, что оставшиеся дни он проведет в этой больнице, возрастала все сильнее и сильнее.
Доктор Тредсон стал тем самым светом в конце туннеля для Курта - он единственный человек в этой чертовой больнице, который не просто посочувствовал и выразил желание помочь, но и сделал все, чтобы жизнь Курта в этой больнице стала лучше: настоял на позволении Курту свободно посещать общую комнату, а в своей находиться без ремней, удерживающих его в одном положении. А также доктор Тредсон регулярно проводил сеансы психотерапии...
В какой-то миг Курту стало казаться, что все это - полная бессмыслица. Зачем пытаться убеждать кого-то в том, что он "излечился", если выпускать его, похоже, все равно не планировали. А любимый... Блейн даже ни разу не пришел проведать его. Доктор Тредсон сказал мне, что Блейн просто не хочет, чтобы кто-то делал акцент на наши отношения. Якобы он переживает за меня, боится, что я не сдержусь и кинусь к нему с поцелуями. Но я же могу держать себя в руках! Или не могу? Это тяжело, больно, и все, чего я хочу, - это знать, что я не один, что Блейн меня ждет и любит, что он не забыл меня… Подобные мысли стали все чаще посещать голову Курта, он все чаще стал задумываться о том, что Блейну он уже и не нужен. Поначалу он делился своими переживаниями с доктором Тредсоном, но уже через пару дней понял, что это бессмысленно – вдруг мужчина решит, что терапия не помогает, а значит, ему не удастся помочь Курту.
Дни тянулись медленно, словно бы кто-то, решив пошутить, добавил в сутки лишние двадцать часов. Иногда казалось, что прошло уже два, а то и три часа, но когда Курт, сидя в общей комнате и уныло переставляя шахматы на столике, поднимал взгляд на настенные часы, то с ужасом отмечал, что прошло-то всего лишь пятнадцать или двадцать минут. Каждый день Курт приставал к доктору Тредсону с вопросами, вроде «а когда меня признают здоровым и выпустят?», но каждый раз доктор Тредсон отвечал, что для того, чтобы его признали здоровым, нужно буквально сделать его таковым. И после этого начиналось то, что Курт ненавидел всем сердцем: через капельницу ему вводился апоморфин, а через проектор на экран выводились фотографии симпатичных мужчин в компрометирующих позах. Доктор Тредсон говорил, что он так учит тело Курта физически отторгать определенные вещи, и юноша лишь кивал, после чего снова склонялся над ведром, избавляясь от всего, что было в желудке. И казалось, что все шло хорошо – при виде тех фотографий Курт мог лишь выблевывать все, чем недавно пообедал, пока однажды перед ним не оказалась фотография Блейна, завернутого в простыню и похотливо улыбающегося в камеру. На вопрос, где он взял эту фотографию, доктор Тредсон ответил, что бывал у него дома. И Курт уж было собирался со всей журналистской дотошностью накинуться на мужчину с вопросами о Блейне, но вовремя одернул себя – нужно доказать, что это лечение действует, несмотря на то, что Курта не тошнит, когда он смотрит на эту фотографию, наоборот, сердце юноши бьется так часто, как только может, а на глаза наворачиваются непрошеные слезы. Поэтому под пристальным взглядом доктора Тредсона, увеличивающего дозу апоморфина, Курт, из глаз которого все же побежали соленые капли, опорожнил свой желудок в железное ведро, так любезно предоставленное больницей для его «лечения». А дальше… Об этом Курт не заговорит никогда. Он пожелал навсегда сохранить те позорные для него воспоминания в самом дальнем уголке его памяти, запереть за огромной железной дверью, ключ от которой выкинуть, уничтожить.
Видимо, доктор Тредсон понял, что эта терапия не помогает Курту, поэтому их встречи прекратились. Нет-нет, мужчина не бросил юношу в больнице, доктор Тредсон пообещал, что через несколько дней, когда он, наконец, покинет клинику, он заберет Курта с собой. И тогда время поползло еще медленнее, словно бы издеваясь над юношей. Но вот настал тот день, когда мужчина, подойдя к Курту в общей комнате, тихонько шепнул ему на ухо, что они уходят сегодня вечером, и в шесть часов он будет ждать его напротив лестницы. Хаммел не мог поверить, что это – правда. Еще несколько часов и этот ад закончится, он навсегда покинет эту чертову больницу, даже более того, он навсегда прикроет это место, пожаловавшись куда следует. Хотелось прыгать и кричать от счастья, но все, что делал Курт - жмурился, повторяя про себя, что нельзя никак выдавать свой предстоящий побег.
Поначалу юноша не понимал, как доктор Тредсон собирается его вывести из больницы, еще и через главный вход, на виду у всех санитаров и охраны, но когда все было кончено, и они выезжали за территорию больницы, Курт, наконец-то, смог спокойно вздохнуть, улыбнуться и, глядя на доктора Тредсона, тихим голосом, боясь спугнуть призрачное счастье, произнести:
-Ура!
Когда машина затормозила у дома, совсем не похожего на тот, в котором жил Курт, юноша недоуменно пожал плечами, но пошел следом за доктором Тредсоном.
-Доктор Тредсон, я очень благодарен Вам за то, что Вы для меня сделали, но я бы хотел поехать к себе домой… – произнес Хаммел, как только они прошли в дом и закрыли за собой дверь.
-Курт, когда они поймут, что ты пропал, они сразу будут искать там. – Под пристальным взглядом доктора Тредсона Курт стушевался – и правда, как он мог допустить такую ошибку. Юноша, опустив взгляд в пол, лишь кивнул. – Здесь безопаснее, хотя бы сегодня. Утром мы сразу же поедем в полицию, я уже договорился о встрече с детективом. Я ему полностью доверяю, не волнуйся. Мы закроем Брайерклифф
От последних слов доктора Тредсона на лице Курта расцвела настоящая счастливая улыбка, коей он сам уже не видел очень давно. Уже завтра он даст показания, уже завтра расскажет о всем том ужасе, через который он прошел, и закроет эту больницу. Навсегда. Пока Курт представлял, как приедет домой, откроет дверь и пройдет в их с Блейном маленькую обитель, как повиснет на шее у Андерсона, правда, после выяснит, почему тот подписал те дурацкие бумаги и отправил его в психушку, доктор Тредсон предложил Курту расслабится и пообещал кое-что принести. На поспешное восклицание юноши о том, что таблеток с него хватит, мужчина пообещал принести ему бокал хорошего вина.
По какой-то причине доктор Тредсон задержался на кухне, и Курт, от нечего делать решив осмотреть дом, отправился по коридору, примыкающему к гостиной. Хм, он что, заранее запер все двери, чтобы я не рылся в его вещах?  в голове Курта даже промелькнула мысль, что следует развернуться и уйти, ибо то, что он делает сейчас, - неправильно и может расцениться как дурной тон. Но юноша не успел развернуться и уйти, потом как следующая, и последняя, к слову, дверь оказалась не заперта.
Какие-то куски бумаги (кожи, как выяснилось, когда загорелся свет) свисали с потолка… А остальное Курт и не успел рассмотреть – неожиданно зажегся свет, и юноша, резко обернувшись, встретился взглядом со взглядом доктора Тредсона.
-Ты д-делаешь м-мебель…? – Немного заикаясь спросил Курт. Как только в помещении зажегся свет, юноша сразу подметил маленькие детали: ужасающего вида щипцы разных размеров, страшный скелет, висящий в углу комнаты, кожа, свисающая с потолка… На глазах выступили слезы, ужасные и страшные мысли заползали в голову, и на самом-то деле, Курт уже догадался, что происходит. Только принять действительность, сопоставить образ доброго доктора Тредсона с этим человеком, сдирающим с людей кожу Надеюсь, что не заживо, юноша не мог. – А из чего ты ее делаешь..?
В какой-то миг, Курт и сам не понял, в какой, доктор Тредсон потянулся к кнопке, которую юноша раньше не замечал. Секунда – и пол под ним раскрылся, а юноша с криком полетел вниз, во второй раз в своей жизни вспоминая все когда-либо известные ему молитвы и, кажется, начиная верить в Бога.

Копья и стрелы ровно в шесть подадут на чай
Вместо лимона – печаль
Все еще не знаю, не верю своим глазам
Отпускаю мысли на волю, на тормоза
Что толку верить в Бога, если ты точно знаешь, что он оставил тебя? Не отвечал он на молитвы Курта из-за того, что юноша – гей, или же по какой-либо другой причине – неважно, все его мольбы были проигнорированы, и если кто и помог ему вырваться из ада под названием Брайерклифф, то точно не Всевышний. Правда, кто ж знал, что из этого ада он попадет в другой? Оливер Тредсон, признаться, прекрасный актер, раз так умело сыграл сочувствующего и искренне желающего помочь человека. Наверное, Курт даже бы оценил его актерскую игру, если бы сейчас не кричал так, словно бы ему раздробили каждую косточку, вырвали сердце, растоптали душу.
Первое, что увидел Курт, когда тьма выпустила его из своих объятий, - кудряшки. Так знакомые ему темные кудряшки Блейна, которые Курт так обожал перебирать вечерами, когда Блейн лежал у него на коленях, читая книгу, а Хаммел смотрел какую-то передачу по телевидению. И Курт почти поверил, что он снова дома: вот сейчас Блейн развернется к нему, улыбнется и пожелает доброго утра… Но нет, уже через секунду воспоминания тяжелым грузом наваливаются на Курта, заставляя его забыть о счастливой жизни с Блейном.
Блейн… Блейн! Ты здесь… Почему ты здесь? Нет, нет, нет… Этого не может быть, нет! Нехорошие мысли быстро заползли в голову юноши, пока он, удерживаемый цепью, пытался подползти к любимому.
-Блейн, это ты? – Отчаянное «Хоть бы не он, хоть бы не он» билось в голове, но, похоже, Судьба решила окончательно повернуться к Курту Хаммелу спиной.
Раздался душераздирающий крик.

Смерть меняет людей. При жизни они улыбчивые, их глаза так и светятся счастьем, но стоит лишь вырвать хрупкую душу из тела, как все счастье и свет пропадают – остается лишь пустая оболочка. На Курта смотрели те же янтарного цвета глаза, но теперь они излучали не радость, не любовь – в них читался страх. Ты был напуган перед смертью? Милый, мне жаль, что так вышло… На улыбающихся раньше губах теперь застыл иней, они были синими, словно бы Блейна продержали в морозильной камере несколько дней. Прости, любимый, это я виноват. Я пошел в эту чертову больницу! А мы… Мы же хотели сыграть свадьбу: тихую, где будут лишь близкие члены семьи…
Не могу поверить, что это произошло именно с ним. Он не может быть мертв! Только не он… Кто угодно, но не он… Судьба, Бог – кто угодно, если вы есть, возьмите меня вместо него! Я отдам все, лишь бы он жил… Все…
Курт не замечал ни своего дикого крика, напоминающего рев раненого зверя, ни слез, которые ручьями струились по щекам. Даже люминесцентные лампы, зажигавшиеся одна за другой, не смогли отвлечь Курта от самого главного – прижимания к себе любимого тела и осознавания, что лишь один он виноват в том, что душа больше не светится в этом теле, что юноша больше никогда не улыбнется и не взглянет с любовью на Курта своими чудесными глазами. Никогда не скажет, что любит его.
- Я держал его в холодильнике. Надеялся, он успеет оттаять, когда ты придешь в себя.
Первый порыв – броситься на этого человека и собственноручно придушить его, вот только Курт не то что броситься, встать не сможет, и это еще несмотря на цепь, малость стесняющую его в движениях.
Урод. Монстр. Чудовище. За что он так с ним? За что так со мной? Разве я это заслужил? Неужели это наказание за все мои грехи…? Черт, неужто я и правда начинаю верить во всю эту чушь?
-Что ты с ним сделал…? – Сильнее прижимая к себе мертвое (Нет-нет, это все – кошмарный сон. Да, именно так, я уверен. Сейчас я проснусь, и снова все будет хорошо… Ну же! Это же не может быть реальностью! Он не может быть мертв…) тело, с ужасом спросил Курт, опуская голову и роняя пару слезинок на так любимые им кудряшки Блейна..
Он не мог свыкнуться с мыслью (да что там, он просто осознать этого не мог), что больше не будет совместных просмотров любимых фильмов, не будет нежных объятий после тяжелого рабочего дня, не будет нежных поцелуев и красивых букетов роз. Они больше никогда не пойдут в кафе, где будут украдкой, словно сбежавшие от родителей подростки, держаться за руки под столом и хихикать, когда официантка косо на них посмотрит. Курт в сотый раз задается вопросом – что такого ужасного он сделал в прошлой жизни, раз теперь он расплачивается самым дорогим, что у него есть – любимым.
-Зачем..? Зачем ты так со мной? Ты обещал, что поможешь! И… Вот это – разве это помощь? Ты обещал мне, что я вернусь домой, к Блейну! – захлебываясь слезами прокричал Курт. Резко проснувшаяся в нем ярость требовала от него одного – отомстить за Блейна. Этот мужчина заставил Курта довериться ему, сделал все, чтобы Хаммел считал его чуть ли не святым. Все эти красивые речи о попытке понять Курта и об огромном желании помочь ему нужны были лишь для того, чтобы сейчас воткнуть ему нож в спину? Это подло. Это ужасно и отвратительно! – И зачем ты вообще притащил меня сюда..? Нельзя убить меня в какой-нибудь подворотне? Просто сделай это…
Курт, будь он не так подавлен, оценил бы, как быстро меняется его состояние. Он, словно больной, которому сообщили о смерти, за несколько минут прошел все пять стадий принятия неизбежного: отрицание, гнев, торг (если таковым можно назвать его отчаянное желание умереть вместо жениха), отчаяние и ужас, смирение. Только Курту все равно. Он не психолог, не врач. Он просто отчаявшийся парень, окончательно потерявший веру.