Саймон никогда в своей жизни не был популярен. Популярен? Он и понятия такого не знал. Саймона не то чтобы не любили, его не замечали. Будто бы нет его. Будто бы он не был нужен. Никогда. И в свете этих фактов старания брата привлечь его в свою компанию и игры казались особенно издевательскими. Он замечал его только чтобы напомнить – ты никому не нужен. Видишь? Мне приходится прилагать огромное количество усилий, чтобы тебя хотя бы раз заметили! Естественно он не говорил этого вслух. Естественно Саймону и не требовались громкие признания. Он это видел.
Сама природа любила Льюиса. Сама природа издевалась над Саймоном, изводя, отказывая в даже самых малых крупицах внимания. Будто бы его и правда никогда не было. Будто бы он и правда не нужен.
Наверное, именно тогда окончательное решение и сформировалось. Я не нужен тебе, мир? Ты не видишь меня, не замечаешь? Так я заставлю тебя!
Наверное, именно тогда семена тьмы и проросли в его сердце, обратив его в черный песок. Наверное, у него особенного выбора никогда и не было.
Они ловили рыбу тогда, в этот очень теплый майский полдень, когда так воспеваемые бродячими музыкантами цветы цветут, птицы поют и мир радуется жизни. Они ловили рыбу, и не стоит даже говорить о том, чей улов был лучше как количеством, так и качеством. Саймон давно перестал удивляться тому, что Льюису всегда достается лучшее, сколько бы он, Саймон, ни прилагал усилий, как бы сильно ни старался. Он вообще в тот полдень не обращал особенного внимания на рыбу, он размышлял, разглядывая водные блики и игры течения, мелькающих подводных жителей и пузырьки воздуха, поднимающиеся к поверхности. Он наблюдал, а семена тьмы окрашивали его сердце в цвета бездны и тьмы, прорастали корнями, разрывая мышцы, отравляя ядом кровь. Он наблюдал, не сводя своего взгляда с воды, едва удерживая удочку в руках. Он даже не сразу заметил, как его совершенный старший братец решил искупаться, вот честное слово! А когда заметил, действовать было уже поздно. Ведь поздно же?
Льюис был превосходным пловцом, да что там, он, казалось, был превосходен во всем. Эдакий маленький идеал, не признающий свою идеальность и даже этим превосходно вписывающийся в канон Настоящего Человека. Естественно он умел плавать. Вот только течение оказалось куда сильнее, и Льюис не справлялся. Впервые за всю свою солнечную, счастливую жизнь его брат не справлялся. Саймон не мог поверить своим глазам, он и не поверил им сначала, просто не обратил внимания. И впервые за всю его жизнь его брат остался незамеченным.
Льюис тонул, сражался с течением, стараясь выиграть еще несколько минут своей превосходной жизни превосходного мальчишки и не справлялся. Проигрывал. О, за этим зрелищем Саймон наблюдал бы целую вечность. Но Льюис был его братом, и он хотел ему помочь. Ведь хотел же? Он даже привстал, пусть и медленно, очень медленно, и даже подбежал к самой кромке воды. Он хотел спасти своего брата. Просто опоздал. Ведь так?
Льюис погрузился под воду, ушел с головой, оставив после себя лишь россыпь пузырьков воздуха на поверхности, да и те вскоре исчезли в синеве. И Саймон наблюдал за этим, наблюдал, даже не замечая собственной улыбки, наблюдал, не понимая, откуда взялась у него такая радость, такой восторг. Просто впервые за всю свою жизнь именно он был у руля, именно он оказался лучшим. Просто впервые за всю свою жизнь это его брата не заметил никто, это он не справился! И Саймон наблюдал, уже представляя как он будет горевать перед чужими друзьями, друзьями Льюиса. Или теперь уже его, Саймона друзьями? Как он будет с едва сдерживаемыми слезами рассказывать о трагичной гибели собственного брата родителям, которые никогда его не замечали. И как они будут слушать его, раскрыв рты, страшась упустить даже самые маленькие детали его рассказа. Может быть, теперь они станут лишь его родителями?
И стоя там, у реки он еще не знал, что пройдет несколько мгновений и вода вспенится, выпуская из своих объятий его ненавистного брата. Избранного. Идеального. Любимого. Он еще не знал, что буквально через несколько мгновений мир обретет Дрему, Песочника, трижды проклятого хранителя маленьких деток и их снов. Он еще не знал, что сам он еще до захода солнца перестанет быть человеком. Он ничего этого не знал.
И стоя там, у реки он, пожалуй, впервые за всю свою жизнь был действительно счастлив.